Ограничение свободы передвижения – важнейший атрибут системы крепостного права, распространялось  в дореформенной России в неравной мере практически на все категории  граждан, обязанных платить налоги. Подвижность государственных крестьян, не зависевших от частных владельцев, в основном регламентировалась распоряжениями правительства и сельской общины. Чиновники пристально следили за тем, чтобы «переходя с места на место, крестьяне в подушном сборе не избыли», - не могли уклониться от выполнения возложенных на них казной обязательств. Согласно закону, переселяющаяся семья была обязана обратиться к начальству с прошением о своем перечислении по новому месту жительства. Для этого требовалось предоставить свидетельство об отпуске ее жителями  той деревни, откуда происходило выселение, и приемный приговор общества, согласного принять переселенцев. На практике, однако, указанные требования выполнялись не всегда своевременно.

   Исследователи признают, что в условиях экстенсивного хозяйства, периодическое отселение части дворохозяев на новое место являлось насущно необходимым для стабильного существования крестьянского коллектива.[1] В большинстве случаев речь идет о локальных переходах, во время которых переселяющаяся семья удалялась от прежнего жительства на сравнительно небольшое расстояние (несколько десятков км).[2] Признается также, что в государственной деревне «прикрепление крестьян к земле носило ограниченный характер»,[3] а «переходы их внутри волости или даже уезда совершались без соответствующего законам оформления и не преследовались администрацией».[4] По мере увеличения плотности населения размеры территорий, занимаемые волостными «мирами», последовательно уменьшались. Но в разных районах страны динамика этого процесса была различной. В Приенисейской Сибири он начал развиваться сравнительно поздно.[5] - ближе к концу  XIX в. после массового притока переселенцев из европейских губерний.

   В рамках предлагаемого исследования мы постараемся проследить, насколько расселение крестьян регулировалось коронной администрацией до этого, в 30-е – 40-е гг.  XIX в.  – период, когда, как считается, 1. влияние полицейского государства в России было особенно сильным; 2. освоение ее восточных окраин происходило преимущественно благодаря внутренней миграции старожилов.

 

   Объектом исследования послужило население северной части Минусинского округа Енисейской губернии, включавшей накануне ревизии 1850 г. две волости, - Абаканскую и Новоселовскую. На их территории тогда насчитывалось шесть сел, 53 деревни и 15 заимок, жителями которых являлось 13634 чел. обоего пола, - государственных крестьян, крестьян из поселенцев и оседлых ясачных,[6] составлявших, по приблизительной оценке, от 30 до 40 % земледельческого населения округа.   

 

   Главным источником исследования являются первичные материалы податной ревизии 1850 г., содержащие сведения о приписном составе жителей деревень и их миграции в период, истекший с момента предыдущей переписи 1834 г. Переселения крестьян фиксировались в этих документах в виде записей о перечислении выбывших (вновь прибывших) семей из одной деревни, волости в другую с указанием даты, когда было сделано соответствующее распоряжение начальства. Дата перечисления не отражала времени состоявшегося перехода, который обычно значительно предшествовал регистрации. Переселение фиксировалось в ревизских сказках обоих населенных пунктов, откуда выбывал и куда прибывал переселенец, но состав его семьи в обоих документах часто указывался различным. Кроме этого, при подведении итогов переписи, главы деревенских общин собирали сведения о фактическом местонахождении крестьян, выселившихся в предыдущий период без разрешения чиновников; продолжая официально учитываться и платить налоги по прежнему месту жительства, такие крестьяне имели хозяйства, земельные угодья и усадьбы в других деревнях. Поэтому списочный состав жителей никогда не совпадал с наличным. В разных селениях количество проживающих и выбывших без приписки домохозяев варьировало, представляя в целом довольно значительную величину. В ходе настоящей работы были проанализированы оба указанных вида миграции, «официальная» и «самовольная». Перед нами стояла задача соотнести полученные показатели, и выявить значение каждого из этих потоков в процессе расселения рассматриваемой популяции.

Таблица № 1.

 

Расселение и регистрация переходов  крестьян Абаканской и Новоселовской волостей Минусинского округа по данным ревизии 1850 гг.*

 

Волости	Переселилось душ обоего пола				Было причислено душ обоего пола, перешедших
	Внутри  своей волости	В другие волости своего округа	В другие округа	Всего:	Внутри  своей волости	В другие волости своего округа	В другие округа	Всего:
Новоселовская	1730	76	136	1942	730	57	115	902
Абаканская	1169	57	-	1226	269	-	-	269
Итого:	2899	133	136	3168	999	57	115	1171

* Подсчитано по данным: архив г. Минусинска. Ф. 15. Оп. 1. Ед.хр.  143, 146, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 153, 154, 229.

 

 

   Обработка собранного материала показала, что переходы крестьян внутри своей волости составляли абсолютно большую часть отмеченных в 1850 г. переселений (в Абаканской волости – 95.35, в Новоселовской – 89.08 %). Ограничения времени, накладываемые сроками проведения полевых работ, и наличие в местах расселения пригодных для возделывания земель обусловливали ситуацию, когда большинство переселявшихся семей, переходили на новое место, не покидая своей волостной общины. Официальная регистрация таких переходов, как правило, действительно не производилась. Информация по этому поводу чиновниками, видимо, даже не запрашивалась. Хотя, в разных обществах состояние учета миграции жителей было разным: в Абаканской волости были не зарегистрированы на момент ревизии 1850 г. 76.99 % внутренних переходов крестьян, в Новоселовской – 57.80 %. Подвижность населения этих волостей являлась между тем одинаковой; в 1850 г. 23 % абаканских и новоселовских крестьян отсутствовали (самовольно или в согласии с законом)  в деревнях, где были записаны в период подачи предыдущих ревизских сказок. Данный показатель можно сравнить с результатами исследований белорусского историка В.Л. Носевича, который, подсчитал, что в крепостном имении Корень (в начале XIX в. – территория Борисовского уезда Минской губернии) популяция жителей обновилась благодаря миграции с 1740  по 1795 гг. примерно на 30 %.[7] То есть, величины мобильности белорусских крепостных крестьян в XVIII в. и государственных крестьян Минусинского округа во второй четверти XIX в выглядят в данном случае сопоставимо.

 

   Из таблицы  видно, что миграция жителей из одной волости в другую тоже происходила, как правило, без ведома властей, если переселенцы не пересекали границ своего округа. Всего получены сведения  об участии в ней 269 душ обоего пола – 8.65 % от числа выбывших. В новоселовских деревнях преобладали переходы в расположенные севернее Балахтинскую и Ужурскую волости Ачинского округа; абаканские крестьяне переселялись исключительно в южном направлении, в Тесинскую и Шушенскую волости своего округа.

   Интересные результаты дает сравнение рассмотренных показателей с аналогичными данными предыдущей переписи 1834 г. Для этого в нашем распоряжении есть посемейные списки крестьян четырех сельских обществ Новоселовской волости: села Анашенского, деревень Светлолобовой Медведевой и Усть-Комской. Во время ревизии 1850 г. в них были записаны 2147 душ крестьян обоего пола без учета ссыльных, крестьян из поселенцев и оседлых ясачных.

Таблица № 2

Данные о регистрации переходов  крестьян с. Анашенского, дд. Светлолобовой, Медведевой и Усть-Комской Новоселовской волостей

по материалам ревизий 1834 и 1850 гг.*

 

Число душ обоего пола	Ревизия 1834 г.	Ревизия 1850 г.
		Были в наличии	Отсутствовали	Были перечислены
Были в наличии	1330	1497	144	41
Отсутствовали	560	275	218/67**	172
Были перечислены	206	-	-	-

* Посчитано по данным: архив г. Минусинска. Ф. 15. Оп. !7. ЛЛ. 36 (об.) – 51, 94 (об.) – 110, 125 (об.) – 130, 201 (об.) – 214, Ед.хр. 146 ЛЛ. 57 (об.) – 77, Ед.хр. 151.  ЛЛ. 53 (об.) – 84, Ед.хр. 152. ЛЛ. 66 (об.) – 95, Ед.хр. 153. ЛЛ. 2 (об.) – 6, 8 (об.) – 16.

** число тех, кто, продолжая отсутствовать, сменил свое местожительство с момента предыдущей ревизии.

   

   Изучение выборки показывает, что среди крестьян, самовольно отсутствовавших в своих деревнях во время подачи ревизских сказок 1850 г., значительно преобладали те, кто выбыл из них еще до проведения предыдущей ревизии 1834 г. Из этого числа в последующий межпереписной период причислились к новой поселенной общине лишь ¼ часть (25.86 %), 32.78 % продолжали находиться в «самовольной» отлучке и 41.35 %, как может показаться, вернулись обратно в деревню, где были записаны. На самом деле количество вернувшихся было гораздо меньше; при подсчетах оно оказалось завышенным, по меньшей мере, в два раза, и соответственно занижено число продолжавших отсутствовать.[8]

 

   И тем не менее, возврат части ранее выбывших крестьян в свои деревенские общины не вызывает сомнений. Многие самовольные переселенцы, как видно из таблицы № 2, продолжая отсутствовать по месту приписки, успели в период между ревизиями сменить местожительство. Оба указанных факта, очевидно, говорят о непрочной оседлости крестьянских семей, участвовавших в миграциях. Иногда это могло быть связано с временным «на срок» уходом людей на заработки,[9] или, - неудачей заведения хозяйства в новой деревне.

   Таким образом, представленная информация свидетельствует о том, что на юге Енисейской губернии во второй четверти XIX в. непосредственное расселение крестьян в пределах занимаемой ими территории в весьма слабой степени регистрировалось, а, следовательно, и контролировалось представителями чиновной администрации. Результаты исследований А.Х. Элерта на основе анализа ревизской статистики первой половины XVIII в., позволяют считать, что аналогичная ситуация складывалась здесь и в предыдущий период.[10]  Как, уже было сказано по этому поводу, «утверждение о том, что государство («феодал») препятствовало переездам крестьян не вполне справедливо».[11] Более важное значение в качестве регулятора сельской миграции возможно имели решения волостных и деревенских «миров», о приеме и отпуске переселяющихся семей. Поэтому дальнейшее изучение динамики колонизационного процесса, очевидно, нуждается в исследованиях, которые могли бы соотнести мобильность крестьянского населения с эволюцией его внутриобщинных взаимоотношений.