Во время Первой мировой войны в сибирской деревне на уровне функционеров крестьянского общественного самоуправления (сельские и волостные старосты, сборщики налогов, вахтеры хлебозапасных магазинов, писари и т. д.) усиливается тенденция к замещению их путем выборов, но на постоянной основе. Разрастается структура сельской управленческой «номенклатуры» за счет появления новых должностей. Так, в Мало-Корюковской волости Томского уезда в 1914 г. выборный административный аппарат состоял: из волостного старшины Саита Галиева, неграмотного, инородца, избранного в 1913 г. на три года с окладом 60 руб.; двух неграмотных помощников – И. П. Смоленцева и И. Г. Буркова, соответственно крестьянина и инородца, денежного содержания не получающих; волостных судей – неграмотного крестьянина Я. Галимова, грамотного крестьянина Д. Е. Костревского, неграмотных инородцев Я. А. Тартаякова и Т. Албейсова; волостного писаря, работающего по найму с окладом 189 руб., барнаульского мещанина С. А. Кривоногова[1].

Управленческие расходы Тулинской волости Барнаульского уезда Томской губернии в 1915 г. на 258 домохозяйств (784 души мужского пола без учета 77 призванных в армию) составили 2192 руб. 56 коп., в том числе: содержание волостного правления 546 руб. 67 коп.; содержание земской гоньбы – 990 руб. 73 коп.; на уплату за купленное здание волостного правления – 253 коп. 90 коп.; жалование сельскому старосте – 60 руб.; жалование помощнику волостного старосты – 12 руб.; жалование сборщику податей – 30 руб.; на содержание сельской сборни и училища – 150 руб.; на содержание церкви – 192 руб.; на содержание двух лесных сторожей – по 60 руб. Для сбора необходимой суммы решили расположить по 20 коп. с каждой головы крупного рогатого скота, а оставшуюся часть «на 861 душу мужского пола, не исключая и солдатских семейств»[2].

Жалование выплачивалось из мирских средств, поэтому его размеры каждая волость определяла самостоятельно. Например, в Ильинской волости Кузнецкого уезда Томской губернии в 1914 г. волостной старшина получал 60 руб., его помощник – 30, заседатели – по 25 руб. каждый, казначей 55, волостной писарь – 1800 руб. в год. В Енисейской волости Бийского уезда Томской губернии в 1915 г. волостному старшине полагалось 55 руб., его помощнику – 25, заседателям по 25 руб. каждому, а писарю – 1375 руб.[3]

 Об организации повседневной работы волостного правления в годы войны можно судить по воспоминаниям Ф. Д. Останина, работавшего в возрасте 16-17 лет помощником волостного писаря в одной из волостей в Кулундинской степи Барнаульского уезда. «Все помещение волости [волостного правления – м. Ш.], - свидетельствует он, - состояло из большой прихожей комнаты с русской печью в углу, в другом углу этой комнаты была отгорожена маленькая комнатушка-каталажка – как я потом узнал, в ней отбывали арест провинившиеся мужики. Канцелярия тоже состояла из одной большой комнаты, в конце которой тоже была отгорожена небольшая комнатка, в которой находился сейф касса волости и размещался архив. Вот и все волостное присутствие, осуществлявшее управление шестью довольно крупными селами»[4].

Волостным старшиной был местный неграмотный торговец Е. В. Копылов, «избранный на эту должность два года тому назад», волостным писарем являлся Петр Николаевич с жалованием в 125 руб. в месяц и окончивший три класса начальной школы «и с детских лет все время скитался по разного рода канцеляриям». «Ему было около сорока пяти лет и только около десяти лет он работал на самостоятельной должности волостного писаря и то, очевидно, получил он ее не без участия влиятельных благодетелей». В помощниках его были некий 20-летний калека Егорушка с окладом 15 руб. в месяц и Ф. Д. Останин, который как ученик зарплаты не получал, кроме крова и питания.

Рабочий день правления начинался с разбора почты. Писарь с комментарием прочитывал старосте «бумагу за бумагой». «Тот кивает головой, молчит. После этого писарь говорит, что надо сделать в исполнение этого «отношения». Старшина кивает головой. Писарь делает на бумаге пометку и передает мне на регистратуру: надо поставить на нее специальный штамп, поставить дату поступления, ее порядковый номер по «входящему» журналу. Я вижу, какое исполнение этого отношения начертал «шеф» и, если сам я не в силах исполнить, передаю Егорушке более опытному канцеляристу… Закончив разборку почты, писарь берет вторую толстую папку исполненных дел на просмотр и подпись. Опять он читает старшине исполненную бумагу, старшина слушает и кивает головой. Он должен первый подписать бумагу, но он неграмотен. Для этого он имеет свою печать, печать волостного старшины… Вместо своей подписи он ставит на свою фамилию, написанную писарем, печать: «Волостной старшина Копылов», на фамилии печать. Затем подпись писаря. Подписанные бумаги передаются мне. Я должен разложить их в конверты, поставить предварительно на каждой дату отправки и ее порядковый «исходящий» номер, написать на пакетах адреса, заклеить и отправить на почту. Все такого рода операции исполнялись в первой половине дня, а дальше писарь и старшина занимались текущими делами. А если их не было, они исчезали из управления по своим делам, иногда до следующего дня, а то и более. У нас помощников работы было много. Обильна была текущая переписка, кроме того подсчет по податному журналу сколько поступило «подати» за тот или иной период, сколько недоимки числится за мужиками той или другой деревни. Волостной казначей тоже неграмотный – ему тоже все надо подсчитать, записать, растолковать»[5].

Дополнительной нагрузкой в рассматриваемое время для органов сельского общественного управления стала выдача пособий для родственников призванных в армию. Ф. Д. Останин следующим образом описывает эту процедуру: «Пособие начислялось семье по количеству «едоков» в семье. Надо подсчитать сколько приходится пособия на каждую семью, составить ведомости на получение пособия. Легко себе представить объем этой ведомости для одного села, а их шесть! Они составлялись, кажется, раз в квартал. Когда они были готовы, обсчитаны, подитожены, старшина и писарь ехали с ними в Барнаул в «казначейство». Там после тщательной проверки они получали деньги наличными и везли домой для расчета… А какая каторжная работа начиналась у нас, когда и деньги и ведомости привозили в волость. Начиналась выдача пособий: распределить по деревням; вызвать и проинструктировать сельского писаря и сельского старосту, о они, как правило, малограмотны, масса ошибок, путаницы, скандалов. Все это увеличивало и осложняло работу»[6].

В целом же, источник показывает особое место писаря среди должностных лиц крестьянского самоуправления, который, по мнению Е. В. Почеревина, «нес основную нагрузку делопроизводственного характера и по роду службы был ближе других к органам официальной администрации. Писарь, обладая грамотностью и специальными знаниями, мог влиять на решения волостного суда и судьбы крестьян. Это делало его положение в структуре местного самоуправления весьма неоднозначным – между общиной и властью»[7].

Одной из важнейших функций крестьянского самоуправления продолжала оставаться поддержание общественного порядка в селениях. Например, сельский староста мог налагать взыскания на крестьян без санкции сельского схода и решений волостного суда. Он мог  подвергнуть аресту односельчанина за «нарушение тишины и порядка», неподчинение, неуплату податей. С началом Первой мировой войны по селам разослали рекомендации об охране винных лавок. Атамановский сельский староста Тулинской волости в связи с этим доносил в волостное правление о распространении среди обывателей слухов, касающихся закрытия винных лавок. «Возможно, что волнения достигнут известного предела», - с тревогой констатировал он[8].

Выполнение управленческих функций начинает осуществляться не на общественных началах одновременно с основной трудовой деятельностью (хлебопашество, извоз, промысел), а становится самостоятельным способом обеспечения индивида и его семьи материальными благами. Другими словами – происходит бюрократизация низового уровня крестьянского самоуправления и трансформация его в часть общей системы государственного управления. Раньше крестьяне в массе своей старались под разными предлогами уклониться от выполнения общественных повинностей. В условиях развития товарно-денежных отношений в деревне стимулом для замещения управленческих должностей становится материальная заинтересованность, т. е. получение постоянного и более высокого денежного эквивалента дохода от крестьянского хозяйства. Питательной средой для формирования этой корпорации управленцев становится маргинальный слой фронтовиков и бывших красных партизан (как правило, из тех же фронтовиков).

После Февральской революции единственная попытка в Сибири создать собственные выборные органы власти без оглядки на Временное правительство была связана с организацией системы народных собраний в городах, уездах и волостях Томской губернии. Верховная власть их не признала, и после распространения на регион земского положения предписало преобразовать исполкомы губернского и уездных народных собраний в соответствующие земские управы. Поскольку указание не касалось волостных и поселенческих структур, то они  в ряде селений сохранили свои названия вплоть до конца 1919 г. Так, 3 октября 1919 г. состоялось соединенное крестьянское и «инородческое» сельское собрание Вассинской волости Новониколаевского уезда[9]. Параллельно продолжали употребляться и традиционные обозначения общих собраний сельских обывателей. Например, 11 июня 1919 г. прошел Вассинский крестьянский сельский сход, на котором присутствовало 74 чел. из общего числа 120, судя по всему, домохозяев, а не имеющих избирательные права[10].

17 июня 1917 г. Временное правительство утвердило «Временное положение о земских учреждениях в Архангельской губ.и в губерниях и областях Сибири». Местное крестьянство сдержанно встретило нововведение, ожидая, прежде всего, увеличения налогового бремени на содержание земских органов. Так, на Новониколаевском уездном съезде крестьянских депутатов в январе 1918 г. делегат отс. Нижние Чемы предложил заменить земские структуры сельскими советами крестьянских депутатов, поскольку «земство дорого стоит мужикам». Делегат от Легостаевской волости также «отрицал земство вследствие того, что дорого крестьянам обходится»[11].

В процессе создания земских структур крестьянство пыталось использовать традиционные (общинные) методы выборов гласных. Поэтому 8 декабря 1917 г. Новониколаевская уездная земская управа приняла специальное постановление о том, что правомочными считаются депутаты, избранные всеобщим, равным и тайным голосованием. «Тех, кого сельские общества избрали на сельских сходах простым голосованием допускаются на собрание только с правом совещательного голоса»[12]. Тем не менее, некоторое время крестьяне сочетали традиционные и новые подходы в организации деятельности сельского самоуправления. Например, 30 января 1918 г. Тулинское сельское народное собрание открытым голосованием утвердило следующий приговор: «Мы, нижеподписавшиеся свободные граждане с. Тулинского той же волости Новониколаевского уезда, быв сего числа на общем народном собрании под председательством рядового члена Егора Ивановича Терленева, где имели суждение относительно избрания контролера на водяные мельницы, а также на кожевенный завод братьев Селюниных»[13].

По мере советизации сибирской деревни в первой половине 1918 г. в разных формах происходила ликвидация земских структур. Однако, в ряде мест они продолжали действовать на паритетных началах вместе с советами и народными собраниями. Уникальная в этом отношении ситуация сложилась весной 1918 г. в Тарском уезде Тобольской губернии. В Таре 9 марта открылся Объединенный съезд крестьянских депутатов, гласных уездного земского собрания и членов Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Участники проголосовали за создание в уезде единого хозяйственно-экономического органа – Совета народного хозяйства. Определяя круг полномочий сельских советов, они возложили на их председателей «исполнение обязанностей прежнего сельского старосты». В состав исполкома уездного совнархоза единогласно избрали и председателя уездной земской управы А. Ф. Вальтера[14].

Земские организации реанимируются в процессе свержения в Сибири советской власти и ставятся под жесткий контроль административных структур. 15 мая 1919 г. Правительствующим Сенатом на основании постановления Всероссийского Совета министров от 28 января того же года утверждается форма присяги членов земских управ следующего содержания: «Обещаю и клянусь перед Богом и своей совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству как своему Отечеству. Обещаю и клянусь служить ему, не щадя жизни моей, не увлекаясь ни родством, ни дружбою, ни враждой, ни корыстью и памятуя единственно о возрождении и преуспеянии Государства Российского. Обещаю и клянусь повиноваться Российскому Правительству, возглавляемому Верховным Правителем впредь до установления образа правления, свободно выраженного волей народа. В заключение данной мной клятвы осеняю себя крестным знаменем и крестом Спасителя. Аминь!»[15].

Общим недостатком практически всех низовых земских органов региона являлось колоссальное расхождение между амбициозными проектами и отсутствием финансового обеспечения, которое должно было формироваться за счет земских налогов с крестьян. Сотрудникам управ устанавливались высокие денежные оклады, на период проведения сессий гласные получали суточные, размер которых вырос с 3 руб. в конце 1917 г. до 50 руб. в конце 1919 г.Тарское уездное земское собрание на сессии 20-26 июня 1018 г. утвердило смету своих расходов на 1918 г. на сумму 1397812 руб. 48 коп., в том числе на содержание сотрудников управы – 171 тыс. руб. В штате управы предполагалось иметь: председателя, 5 непременных членов, юристконсульта, секретаря, бухгалтера, техника-смотрителя, дорожного техника, 6 делопроизводителей, регистратора, 2 счетоводов, кассира, 8 писарей, 2 машинисток, 2 сторожей, курьера, уборщицу. Всего – 35 сотрудников[16]. Смета Новотырышкинского волостного земства Новониколаевского уезда на 1919 г. утверждается в размере 259683 руб. 84 коп., из них 113,4 тыс. руб. шло на жалование сотрудникам управы[17].

«Сметы, составленные городскими и земскими органами на 1919 г., оказались образчиками хозяйственного утопизма, - констатирует В. М. Рынков. – Указывая на необходимость развернуть в полном объеме свою работу, гласные планировали значительные расходы на развитие образования и здравоохранения, на кардинальное улучшение коммунального хозяйства. В итоге получалось очень существенное увеличение расходов. После этого начинали формировать доходную часть. Часть доходов (иногда около трети) предполагалось получить за счет субсидий и пособий от правительства или вышестоящих земских инстанций, ссуд в банках, займов у населения или кредитных учреждений. Как правило, внешнюю финансовую помощь запрашивали на капитальное строительство и масштабные культурно-образовательные начинания»[18].

На уровне сельского общества в 1919 г. реально действовали сельские сходы. На них торжествовал принцип опоры на собственные силы. Крестьяне крайне экономно планировали свои расходы, поскольку они осуществлялись за счет раскладки по хозяйствам с учетом посевных площадей, поголовья лошадей и скота. Вот как выглядел бюджет упомянутого выше с. Вассино на вторую половину 1919 г. Все расходы составили 20270 руб. 38 коп., в том числе: государственная оброчная подать – 868,7 руб.; губернский земский сбор – уездный земский сбор – 8489; волостные сборы – 3037,5; церковные – 1082,2; жалование писарю – 3200; жалование сельскому старосте – 150 руб. и пр.[19]

Характерно, что и после восстановления советской власти и создания в Вассино волостного ревкома крестьяне принимали управленческие решения по нормам традиционного сельского самоуправления. 20 февраля 1920 г. соединенное народное собрание крестьян и «инородцев» рассмотрело вопрос «об отобрании Вассинским Волостным Ревкомом приходского дома, в котором живет священник, под больницу. По обсуждении этого вопроса и принимая во внимание, что нам священник необходим, так как все мы православные и нет подходящей квартиры для священника, а поэтому единогласно постановили: мы не желаем, чтобы наш приходский дом, в котором помещается священник, был отобран под больницу. Кроме того означенный дом принадлежит всему приходу Вассинской Николаевской церкви и таковым может распоряжаться только приходское собрание, а поэтому предлагаем церковному старосте немедленно собрать приходское собрание, которое может решить означенный вопрос. Независимо от сего мы вполне согласны содержать как церковь, так и причт своими средствами села Вассинского. Для нужд больницы мы указываем дом гр. Николая Васильевича Южакова, который по нашему мнению будет вполне пригодный для этой надобности». Толерантность вассинцев проявилась и в раскладочной смете на 666 душ на первую половину 1920 г., утвержденную на том же собрании. Всего расходы исчислялись на сумму 12476 руб. 40 коп., из которых предполагалось потратить на содержание церкви и причта – 1405 руб. 25 коп., на жалование секретарю (писарю) – 9000 руб., на жалование членам ревкома – 600 руб.[20]