Новости

   Источники

   Исследования

   О проекте

   Ссылки

   @ Почта

   Предисловие
   Раев Д.В., Резун Д.Я.
О посылке иноземцев в Сибирь в 1635 г.
   Ананьев Д.А.
Приказные служители воеводских канцелярий
   Мамсик Т.С.
Поволжье и Приобье
   Шерстова Л.И.
Русские и аборигены
   Комлева Е.В.
Приенисейские города
   Ивонин А.Р.
Смертность в Западной Сибири
   Туманик А.Г.
Профессиональные архитекторы
   Оплаканская Р.В.
Землячества поляков
   Туманик Е.Н.
"Живописный альбом" Гектора Бильдзукевича
   Карих Е.В.
Этнокультурное взаимодействие на Тобольском Севере
   Шиловский М.В.
Роль каторги и ссылки
   Ноздрин Г.А.
Село Бердское
   Шайдуров В.Н.
Семейно-брачные отношения немцев
   Ус Л.Б.
Деятельность Комитета Сибирской железной дороги
   Кириллов А.К.
Крестьянское налогообложение
   Глазунов Д.А.
Влияние переселения на правовую культуру
   Список сокращений

 

Карих Е.В.

Процессы этнокультурного взаимодействия в ходе хозяйственного освоения Тобольского Севера в XIX - начале XX в.

   Одним из оригинальнейших примеров этнокультурного взаимодействия являются взаимоотношения народов на крайнем северо-западе Сибири в XIX - начале ХХ вв. Здесь доминантным было влияние не только русского, но, не в меньшей степени, и зырянского этноса на местное самодийское и угорское население.
   К XIX веку в экономике районов Тобольского Севера уже сложился и существовал многоукладный комплекс хозяйственных связей пришлого и коренного населения. Традиционное хозяйство аборигенов во многом деформировалось под влиянием пришлого населения и его промышленного капитала.
   Наиболее автономным было хозяйство оленеводов. К ним принадлежали северные манси, ханты, почти все ненцы, тазовские селькупы, эвенки. Почти до середины XIX века у них не было недостатка в пастбищах - каждый род знал свои угодья, и кочевники старались не мешать друг другу  [1]. Олени являлись их главной заботой, транспортом, они давали им сырье для одежды, пищи, жилья. Кроме того, они, так же как прочие народы, рыбачили и охотились по мере необходимости. С русским населением они встречались в основном два раза в год: в январе и летом, когда приезжали сдавать ясак и менять излишки хозяйственной продукции (оленьи шкуры, пушнину, мороженую рыбу) на хлеб, чай, вино, табак, сукно, украшения и пр. Их самобытность и экономическую состоятельность подчеркивали многие бытописатели и исследователи Севера: А.А. Дунин-Гаркавич, Н.А. Абрамов, В. Бартенев С.П. Швецов и др. Отношения русских и ненцев-оленеводов были взаимно настороженными  [2].
   Появление во второй половине XIX века в Березовском округе зырян-ижемцев внесло коррективы в тундровое оленеводство региона. В 1842 г. возник поселок Саран-Паул, затем другие. Сначала зыряне вошли в соглашение с северными манси, на землях которых они обосновались. По приговору инородческого схода 11 января 1884 г. зыряне платили единовременно за право постановки дома от 5 до 25 рублей и ежегодно по 2 рубля. А за пользование пастбищами и другими угодьями был введен особый покопытный сбор, который быстро вырос с 1-2 коп. до 10 коп. с оленя.
   Оленеводство зырян носило товарный характер. По словам А.А. Дунина-Горкавича, оленей у них было больше, чем у ненцев, раз в четыреста  [3]. В. Бартенев утверждал, что зыряне обеспечили Север оленьим мясом и одеждой из оленьих шкур (гуси, малицы и пр.)  [4]. В.А. Козьмин, современный исследователь оленеводства коми-ижемцев, пришел к выводу, что они усовершенствовали взятую у ненцев систему оленеводства: ввели лучший уход, больший забой скота из-за боязни падежей, отодвинули сроки перекочевок на 3-4 недели, что позволило сохранить молодняк и сократило сами расстояния перемещений  [5]. Нередко зыряне пользовались варварскими методами: вытаптывали ягель, который восстанавливается 10-20 лет, тогда как ненцы пасли оленей аккуратно, не давая им съедать весь лишайник  [6]. К тому же зырянам ставили в вину грабеж оленей у мансийских и ненецких оленеводов.
   В 1896 г. жалобы коренного населения на ижемцев заставили администрацию возбудить дело о выселении их обратно в Архангельскую область  [7]. Постановление о выселении приостановили, но вопрос о наделении их землей оставался не решенным еще в 1906 г.  [8]. Это создавало напряжение в отношениях зырян с ненцами и северными манси. Мансийское оленеводство к концу XIX века сократилось в 6 раз. (17,4 тыс. голов оленей в начале XIX века - 2,8 тыс. в конце XIX века). Зыряне выпасали до 20 тыс. голов оленей только в бассейне р. Лямина, где раньше располагались традиционные пастбища мансийских оленеводов  [9].
   С XVII века решающую роль в отношениях русских и аборигенов Севера играла добыча пушнины и торговля ею. Российское правительство легализовало эти отношения, введя ясак. Сбор ясака с каждого охотника отдельно привел к индивидуализации охоты и разделу общественных угодий на родовые вотчины. Урманы принадлежали первым их освоителям и передавались по наследству  [10]. Если в начале преимущественное значение имела добыча соболя, то в XIX веке основным пушным продуктом становится белка. Соболь и лисица еще ловились в отдаленных местах, но основой сдачи ясака стали шкуры белки, колонка, горностая, выдры, медведя, оленя, лося и пр.  [11].
   Охота в XIX веке приобретает второстепенное значение в торговом обмене пришлого и коренного населения края, уступая свое место рыбопромышленности. Однако она остается главной доходной статьей аборигенов, живущих по притокам реки Оби, даже в начале XX века  [12].
   Охотой, главным образом, занимались зимой: с ноября по апрель, с перерывом в январе на ярмарку и рыбалку. Весной ловили перелетную птицу. Круглый год "белковали" только эвенки и отдельные представители других народов. Ходили они на охоту по одному и артелями. В артели охотились несколько человек вместе, а добычу делили на равные части - паи. На Тобольском Севере ханты брали русских крестьян к себе в артели для обучения на полупай. Вплоть до овладения тонкостями промысла русские получали при разделе добычи артелью в два раза меньше потомственных охотников  [13].
   Русские, желающие охотиться, должны были кортомить (арендовать) угодья у аборигенов  [14]. Оплата сильно колебалась, в зависимости от доходности мест и представлений вотчинника: 5-7 рублей или бутылка водки. Большинство земельных пространств лесных и речных угодий находилось в безраздельном владении инородцев, убежденных, что это их собственность.
   Нередко русские крестьяне, даже живущие на Севере не одно поколение, вынуждены были кортомить угодья у аборигенов. Причем потомки переселенцев считали эти земли своими и отказывались платить "инородцам". Так возникали споры и взаимные жалобы о стеснении, которые шли в канцелярию губернатора  [15]. Генерал-губернатор, посетивший в 1853 г. Березовский округ, получил их вместе с просьбами крестьян о наделении их 15-десятинным наделом  [16].
   С развитием товарно-денежных отношений промышленное значение получило рыболовство. Его доходность росла за счет инвентаря и новых технологий. Точнее говоря, новым это было только для аборигенов. Для русских это был старый обычай неводьбы артелью  [17]. Разумеется, аборигены рыбачили и без участия русских. Рыболовство давало им пищу летом и запасы на зиму (юрок, порсу, клей). Однако оно обеспечивало их естественные потребности и промышленного размаха не имело.
   Способы лова русских предпринимателей во второй половине XIX века были нередко браконьерскими. Тобольский окружной исправник в 1880 г. в своем рапорте писал, что, несмотря на запрет ловли самоловами 8 февраля 1879 г., Бронников, Хомен и Корнилов продолжают перекрывать реку и ежегодно вывозят с Оби 20 тыс. голов осетра каждый  [18]. Много мелкой рыбы просто выбрасывалось на берег. Бывало, что улов пропадал из-за недопоставки соли  [19].
   Крестьяне и инородцы рыбачили круглый год, но основной сезон был с июля по ноябрь. Промышленники неводили до начала сентября. К лету на Обь перекочевывали аборигены с семьями, ставили по берегам свои летние жилища и приезжали на промысел крестьяне и мещане из окрестных сел, семьи которых оставались дома вести хозяйство. Наиболее доходные рыболовные пески по реке Оби аборигенные поселки сдавали в аренду. "Вообще следует заметить, что по своей бедности и по своему беспокойному характеру инородцы мало способны и склонны к предприятиям, требующим средства и проявления энергии", - не без основания замечал С.К. Патканов. Если же в "инородческом" селе проживало до половины русских "припущенников", то нередко сами жители предпринимали эксплуатацию своих богатств, договариваясь о кредите с торгующим крестьянином или купцом  [20].
   Хорошие неводные пески арендовали крупные рыбопромышленники. По сведениям А.А. Дунина-Горкавича, в конце XIX века их было 333, и они почти постоянно кортомили одни и те же угодья с древнейших времен  [21]. В 1894 г. на 78 сданных в аренду песках было 130 инородцев-собственников, 410 пайщиков, (имеющих долю в общественной собственности) остальные около 10 тыс. человек - рабочие-рыболовы.
   Хантам-собственникам было выгоднее сдавать пески, так как для их самостоятельной разработки с тем же размахом у них не хватало возможностей. Аборигены обычно не имели своих неводов, соли, не были знакомы с процессом засолки и еще меньше были готовы к тому, чтобы взять кредит и решить проблему удачного сбыта рыбы. Гораздо проще было наняться в артель к промышленнику.
   Рыболовные артели состояли из 6-12 человек. Каждый имел свою долю. Улов делился на равные части. Половину, треть или 2/5 улова получал промышленник, остальные доли делили пайщики между собой. Как правило, его сдавали тому же промышленнику по заранее условленной или только что установленной цене. Вариантов этих отношений было множество  [22]. Аборигены, не имеющие угодий, и приезжие крестьяне нанимались в обычную артель. Любая артель получала подъемные или задаток (10-15 руб.), орудия лова, содержание в процессе работы и оплату 15-30 руб. в конце работы каждому.
   Лучшими работниками при неводьбе считались "ясашные", но при каждой артели нанимались русские для последующей обработки рыбы  [23]. С.П. Швецов полагал, что русским рабочим платили больше. Вероятно, это высказывание имело под собой то основание, что аборигены брали оплату продуктами и др. вещами по завышенным ценам. Зато они все лето могли кормить свои семьи мелкой рыбой, неучтенной частью добычи и сделать необходимые запасы на зиму. Нередко рыбопромышленники также платили за них ясак и казенные долги за муку.
   Крестьяне на неводьбе жили хуже - в общих бараках. "В числе рыбаков встречается не малое количество ссыльных всех категорий, как русских, так и представителей других национальностей, например черкесов, поляков, которые все лето рассчитывают иметь готовый стол и кров и получить на зиму небольшую сумму денег. Инородцы разных племен, населяющих Тобольскую губернию: татары, бухарцы, остяки и даже самоеды, все это называют рыболовной артелью"  [24]. Крупные рыбопромышленники арендовали пески, организовывали их эксплуатацию артелью, скупали у других рыбаков улов, вывозили его на пароходах, а взамен поставляли в край все необходимое.
   Официально сдача песка разрешалась не более чем на 4 года, но далее контракт продлевался снова, так как собственники начинали зависеть от арендатора. Такими кормильцами во второй половине XIX столетия в Березовском округе были купцы Зыряновы, Новицкие, Плеханов, Плотников, Дворников, Булатников, Бронников, крестьянин Матошин и др. В Сургутском крае: нарымские купцы Родюковы, сургутский купец Суханов, чиновник И. Туполев и др. В Нарымском крае рыболовные угодья селькупов арендовали купцы Родюковы, Алексеев, Серяковы, мещане Прянишников, Бутурлин, Кайдаловы и др.  [25]. Кортомили обычно по несколько песков сразу за 30-70 рублей в год каждый. Но были и дорогостоящие пески - до 300 рублей за лето.
   Условия сдачи улова промышленники устанавливали максимально выгодные для себя. Летняя рыба принималась поштучно мерная, а зимой на вес. Мерная рыба: осетр 5 четвертей (90 см.), нельма 12 вершков (54 см.), муксун 9 вершков (40,5 см.). Мерили рыбу от середины глаза до основания хвоста. Муксун до 38 см. шел за одного мерного, а меньше - 4 за 1 мерного. Причем тот факт, что более короткая рыба могла весить больше, не учитывался при сдаче. По свидетельству И.С. Полякова - чем дальше на север, тем рыба стоила меньше. Если в среднем течении Оби и Иртыша до Березова за 1 рубль сдавали 8,5 муксунов, между Березовом и Обдорском - 10; ниже Обдорска - 12; по Обской губе - 20, а по Надыму (северный приток Обской губы) - 25-30.
   Нельзя сказать, что аборигены не понимали, как их обмеривают и обвешивают. В 1868 г. Березовский исправник докладывал губернатору о жалобах "инородцев" на обман и необходимости принимать рыбу на вес, а не на меру. Губернатор поддержал его предложение, но вместе с тем выразил сомнения на тот счет, что административные меры могут повлиять на договоренность между рыбопромышленниками и аборигенами. И даже выразил опасения, как бы дополнительные меры не навредили инородцам еще больше  [26].
   Неравномерно были распределены доходные угодья среди самих коренных жителей Севера. Нередко они сосредоточивались во владении нескольких человек. Так лучшее на реке Оби место - остров Яр принадлежал двум братьям Хозери и Полетэ. Они получали аренду с него 400 рублей. Об этом писал и А.А. Дунин-Горкавич  [27].
   В XIX - начале XX в. русских и народы севера связывали долгосрочные торговые отношения и так называемая "кредитная система".
   Предметом торга с инородцами служило все, что добывалось последними путем охоты и других промыслов: пушнина, перо, пух, кедровый орех и пр. В свою очередь, аборигены нуждались в муке, чае, табаке, соли, вине, ситце, порохе, дроби и т.д. Осторожная вначале "немая" торговля вскоре стала вполне соответствовать русским традициям ряда, рукобитья и угощения  [28].
   Еще в начале XIX века основу торгового обмена составлял пушной промысел соболя. Однако "в связи с истреблением урманов пожарами и уменьшением зверя все жители южной половины края обратились к рыбопромышленности"  [29].
   Оплотом торговли стали северные русские города и крупные русские поселки. В Обдорске в 1815 г. было 13 домов и амбаров для торговли с аборигенами. Березовский исправник докладывал об этом так: "Приказчики купцов Широкова и Крупенникова живут там почти безвыездно и в не позволенное время торгуют с остяками разным мелочным товаром, например табаком, каравайчиками, чего ради князец просил выслать всех из Обдорска"  [30]. Об этом же писал кондинский земской заседатель А. Титов: "Для постоянной жизни в Обдорске необходимо иметь на круглый год в запас два продукта, два фактора эксплуатации инородцев - хлеб и вино. Не имеющим ни одного из этих продуктов незачем оставаться в Обдорске"  [31].
   С падением пушного промысла казну стало беспокоить плохое поступление ясака и низкое качество сдаваемого меха. Участились случаи, когда, угостившись двумя бочками вина, аборигены уже не могли заплатить подать. И сам князь Тайшин жаловался на засилье торговых  [32].
   В 1844 г. вышел правительственный указ, запрещавший торговым людям въезжать в селения инородцев, вести с ними торговлю и оставлять там свои товары до взноса ясака в казну. Сроки торговли были строго определены два раза в год: в январе и летом с 15 июля до 1 сентября  [33]. Однако слепое следование закону никогда не было сильной стороной русского торговца, а проследить за его исполнением в диких урманах Севера было почти невозможно. И все-таки это привело к тому, что торговцы стали по возможности учитывать интересы казны: выплачивать за аборигенов ясак и долги хлебным магазинам.
   Кредитная система играла решающую роль в торговом обмене аборигенов и русских, несмотря на различные административные меры. В XIX веке она переживала период своего расцвета. Как об этом писал в своем исследовании С.К. Патканов, "Теоретически рассуждая, аборигены могли бы продать сами сырые продукты своих промыслов в городах и на вырученные деньги купить себе все необходимое. Но на деле, во-первых, инородец не всегда богат этими продуктами, а во-вторых, не имеет для этого перевозочных средств. У кого же есть собаки или лошади - дорога все равно не по карману из-за кормов, продовольствия и других затрат"  [34].
   Главными транспортными путями на севере были реки. Летом перемещались по ним на разных плавающих средствах, а зимой по льду на оленях, собаках или лошадях. В межсезонье дороги практически не было. Извоз на севере был необыкновенно дорог. По подсчетам титулярного советника Титова при цене перевозок 1 рубль с пуда, Березовский край в среднем ежегодно тратил на ямщиков, вывозивших рыбу, до 15 тыс. рублей  [35].
   Благодаря кредитной системе аборигены могли сдавать продукты промыслов на месте и получать взамен все необходимое. Раз в год, обыкновенно в декабре, торговец делал со своими клиентами расчет: с одной стороны он "приводил в известность" общую сумму долгов за год, то есть забранного товара, с другой стоимость рыбы, ягоды и др. продуктов, принятых им в течение года и в зависимости от того, какая сумма оказывалась большей или выдавал им остаток или, записывал в счет будущего года и снова открывал кредит.
   Менее других зависели от кредита оленеводы. Олени давали им экономическую независимость и мобильность. Они появлялись обычно раз в год на Рождественской ярмарке в Обдорске или Сургуте. Расположившись недалеко от города, они сдавали ясак, выменивали на пушнину и оленьи шкуры необходимые товары. Чаще всего они заезжали в уже знакомые дома, где их традиционно принимали и угощали.
   Оплотом Обдорской ярмарки были зыряне. Здесь они выполняли посредническую функцию между ненцами-оленеводами и приезжими русскими купцами. Ижемцы занимались скупкой у ненцев оленьих и лосинных шкур, шили из них одежду и продавали ее тобольским купцам. Л. Александров полагал, что на севере они вполне заменили евреев. Как только ненцы размещались со своими чумами у Обдорска - зыряне уже выезжали навстречу к ним для обмена шкур на водку. Обогатившись подобным образом, они закрывались по домам, и до конца ярмарки не выходили, распуская слух о том, что в Ижме цены повыше, и они туда повезут товар. Тобольские купцы нервничали и поднимали закупочные цены. Как только эти цены доходили до намеченной зырянами суммы, они тут же начинали все продавать  [36].
   Более зависимыми от кредита были охотники дальних урманов по притокам реки Оби. У них был товар, который нуждался в сбыте, и не было транспортных возможностей, чтобы вывести его и продать в городе. На следующий сезон охотник нуждался в продовольствии, порохе, дроби, а других источников дохода у него не было. Эти заботы брали на себя кредиторы. Задача кредитора заключалась в том, чтобы обеспечить себе поставщиков пушнины на следующий год за счет долгов. К долгам ханты относились очень серьезно, - за отца неоплаченный долг отрабатывал сын. Иногда это выглядело совсем абсурдно. По свидетельству И.С. Полякова, Булатников из Кушеват 20 лет арендовал у сына князя Артанзиева сор на Оби за долг отца в 15 рублей  [37].
   Прочные системы зависимости сформировались в середине XIX века в рыболовстве. Крупные рыбопромышленники, арендовавшие по реке Оби угодья, обеспечивали своих подопечных аборигенов необходимыми продуктами, платили за них ясак и казенные долги, обеспечивали рабочими местами на лето и выдавали орудия производства. Они поставляли пароходами соль, продукты питания и др. товары, а обратно вывозили рыбу. Кроме того, на месте необходимо было организовать работу артели, проследить за посолом рыбы, заплатить за аренду и потратиться на содержание песка в полном порядке (4-6 тыс. рублей). Они же скупали обычно весь свободный улов  [38]. Как описывал эти отношения B.С. Поляков, "Новицкие кормят остяков, обувают, одевают, несут за них ясак и подати на громадном протяжении от Кондинска до Шеркалов, по Казыму и Сосьве, при этом они арендуют их угодья, доставляя им кусок хлеба…"  [39].
   В Березовском и Сургутском краях безусловно были "благодетели", отправляющие свои суда из Тобольска каждую осень за рыбой и другими продуктами промысла. Это купцы Плотников (5 судов), Корнилов (7 судов), Киселев (2 судна), Сыромятников (1 судно), Федотов (2 судна), Рымарев (2 судна), Толстых (1 судно), Фофанов (2 судна), Бронников (3 судна); торгующие крестьяне Матошин (3 судна), Фролов (1 судно), Новицкие (4 судна), Хомен (1 судно), Казанцев (1 судно), Попов (2 судна), Протопопов (1 судно)  [40]. На севере Тобольского округа торговали рыбой Шеймины, Кузнецовы, Земцовы и другие. Один Попов, по словам Патканова, вывозил в Тобольск ежегодно 100 тыс. пудов рыбы и 3 тыс. пудов брусники  [41].
   Естественно, что чиновники видели, как государственный и их личный интерес уплывает от них в руки торговцев. Как писал в 1884 г. березовский окружной исправник: "Многие инородцы Березовского края теперь совсем закабалены русскими, они находятся у них в постоянном долгу. Они без посредства их не могут даже уплачивать государственных податей и повинностей"  [42]. Разумеется, среди "злодеев" не последнее место занимали зыряне, которые к тому же занимались скупкой и перепродажей рыбы у северных манси  [43]. Мнение чиновников разделяли многие путешественники и бытописатели, наблюдавшие убогий быт "детей природы". Однако предлагаемые ими меры носили в большей степени эмоциональный, нежели содержательный характер.
   Кредитная система продолжала действовать и после революции 1917 г. Сотрудник Комитета Севера Г. Старцев, обследовавший в 20-е годы хозяйство Александровского и Ларьякского районов, писал: "Самым больным вопросом для всех хозяйственно-торговых организаций является кредит. Без кредита здесь не мыслима жизнь инородца. Остяк, приученный старыми торговцами в течение столетий жить на кредите, и теперь не может избежать его. Все фактории кредитуют остяков. Особых условий, кроме сдачи пушнины кредитору, не существует. Срок кредитования, главным образом, сезонный, годичный. Особых начислений или взимания процентов не производится. Кредит принимается пушниной по цене, существующей к моменту расплаты". Все, разумеется, торговали "на совесть". Сибгосторг к тому же взимал с хантыйского населения дореволюционные долги, чем вызвал неподдельное удивление советского чиновника  [44].
   Краеугольным камнем в конкуренции русского обывателя и государства в деле наживы на аборигенах севера была не столько кредитная система, сколько сопутствующий ей фактор - виноторговля. За водку в руки русских торговцев попадали лучшие меха, лосиные шкуры, запасы рыбы на зиму. Улов по низким ценам, предметы домашнего ремесла, праздничная женская одежда и пр. Все от простого крестьянина, подобно аборигену, живущего промыслом, до крупного рыбопромышленника, арендующего километры Оби, занимались виноторговлей.
   Практически при любом обмене вино фигурировало как угощение, а затем продавалось за деньги, предметы промысла и в долг. Исследователь Севера И.С. Поляков называл спаивание инородцев при сделках "коммерческой тайной" торговых оборотов рыбопромышленников  [45]. Водка была, как правило, не лучшего качества, разбавленная, настоеная для крепости на табаке - зелье способное довести приличного аборигена до полного безумия. Пьянство у них пороком не считалось, а смерть в пьяном виде считалась блаженной смертью. Пили все: женщины, мужчины, дети. Пили несколько дней, пока не кончались свободные средства. И.С. Поляков выделил у хантов два состояния опьянения: каскем-унд - полупьян (еще стоит на ногах) и корейт-унд - совершенно пьян (упал в беспамятстве). Состояние корейт-унда достигалось обязательно и желательно многократно.
   Характерный пример привел А.А. Дунин-Горкавич: когда осенью 1898 г. 18 человек манси добыли за ночь 100 пудов нельмы, то они сдали ее за 5 ведер водки и пьянствовали 5 суток, остальное время для ловли было упущено  [46].
   Еще в 1803 г. князь Тайшин жаловался губернатору на то, что в Обдорске перед положением ясака проводили выставочную продажу вина 2 бочек по 40 ведер. После чего многие были "в разорении и не в состоянии к положению ясака"  [47]. А господин Куницкий, проводивший выставку, получил "мягкую рухлядь" по низким ценам. Далее это перешло в систему. В Обдорске во время ярмарок ханты и ненцы могли получить вино крепостью 23-300 с вредными примесями почти у каждого промышленника, ведущего торговлю с инородцами  [48]. Причем уличить их в нарушении правил виноторговли, по заверению 1-го акцизного надзирателя Чернова, было невозможно. Он утверждал, что только открытие казенных питейных заведений может исправить дело.
   Это предложение не раз возникало на Совете Главного Управления Западной Сибири. Однако управляющий питейным сбором Делагарде отклонил предложение о легализации виноторговли в крае и заведении казенных винных складов. В своем решении он опирался на те соображения, что с устранением препятствий, да при невозможности отследить законность продаж, злоупотребления могут принять еще большие масштабы. По его словам, в Березовском крае была развита частная винопромышленность - было 5 оптовых складов с запасом вина в 28 тыс. ведер и 12 питейных заведений, где водка продавалась по 4-6 рублей в зависимости от конъюнктуры.
   И все это на фоне того, что виноторговля была запрещена официально в стойбищах и на ярмарках инородцев, а за недоброкачественность продукта закон предусматривал штрафы от 40 до 60 рублей.
   Только в 1892 г. продажа вина была разрешена на ярмарках и торжках, а также в селениях оседлых инородцев. Это решение не распространялось на кочевых инородцев, но, учитывая реальные факты, хочется повторить слова кандинского заседателя Титова: "При чем же здесь закон о виноторговле вообще?"  [49].
   В ходе торгово-промышленного освоения Тобольского Севера в XIX - начале XX веков у пришлого (русского и зырянского) населения сформировались прочные хозяйственно-культурные связи с коренным населением региона. Экономическое взаимодействие с оленеводами края (ненцами, эвенками, частью манси и хантов) у русских носили характер свободного торгового обмена, а с зырянами - конкуренции. С охотниками и рыболовами Севера эта связь имела форму кредитной системы. Причем рыболовы, живущие по реке Оби, находились в большей зависимости от пришлого населения, так как не всегда имели даже орудия труда. Интересно, что суть хозяйственных связей не зависела от того, к какому социальному слою (классу) принадлежал представитель пришлого этноса - крестьянин или промышленник, - менялись только масштабы.


  [1]  Зибарев В.А. Юстиция у малых народов Севера (XVII-XIX вв.). Томск: Изд-во ТГУ, 1990. С. 184.
  [2]  Швецов С.П. Очерки Сургутского края // Записки ЗСО ИРГО. Кн. X. Омск, 1889. С. 7-87.
  [3]  РГИА. Ф. 391. Оп. 1 Д. 259. Л. 83.
  [4]  Бартенев В. На крайнем северо-западе. Очерки Обдорского края. СПб., 1896. С. 47-48.
  [5]  Козьмин В.А. Оленеводство коми-ижемцев в Западной Сибири // Антропология и историческая этнография Сибири. Омск: Омский госуниверситет, 1990. С. 73 - 80.
  [6]  Якобий А.И. Угасание инородческих племен Тобольского Севера. СПб. 1900. С. 15.
  [7]  Дунин-Горкавич А.А. Тобольский Север. М., 1904. Т. 1. С. 120-131.
  [8]  РГИА. Ф. 1291. Оп. 84. Д. 10. Л. 201.
  [9]  Северная Сосьва. (Исторические и современные проблемы развития коренного населения). Шадринск, 1992. С. 16-26.
  [10]  Зибарев В.А. Юстиция у малых народов Севера XVII-XIX вв. Томск: Изд-во ТГУ, 1990. С. 172.
  [11]  ГАОО. Ф. 3. Оп . 9 Д. 15201. Л. 35; Оп. 3. Д. 3569. Л. 39.
  [12]  Орлова Е.Н. Население по реке Кети и Тыму, его состав, хозяйство и быт. Красноярск, 1928. С. 18-20, 28.
  [13]  Патканов С.К. Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Тобольская губерния. Тобольский округ. СПб. 1892. Вып. XIX. С. 58-60.
  [14]  ГАТО. Ф. 3. Оп. 3. Д. 3569. Л. 39.
  [15]  Патканов С.К. Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Тобольская губерния. Тобольский округ. СПб. 1892. Вып. X. С. 42-131; ГАТ. Ф. 152. Оп. 41. Д. 393. Л. 3-4.
  [16]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 12. Д. 17786. Л. 141-147. РГИА. Ф. 391. Оп. 1. Д. 259. Л. 131-133.
  [17]  Швецов С. Очерки Сургутского края // Записки ЗСО ИРГО. Омск, 1889. Кн. X. С. 1-87.
  [18]  ГАТ. Ф. 152. Оп. 41. Д. 370. Л. 120.
  [19]  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. СПб.: Тип. Академии наук, 1877. С. 152-157.
  [20]  Патканов С.К. Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Тобольская губерния. Тобольский округ. СПб. 1892. Вып. X. С. 251-253.
  [21]  РГИА. Ф. 391. Оп. 1 Д. 259. Л. 33-83.
  [22]  РГИА. Ф. 391. Оп. 1 Д. 259 Л. 33-83; Зиновьев В.П. Артель в дореволюционной Сибири // Проблемы социально- экономического развития и общественной жизни России (XIX - начало XX вв.). Омск, 1994. С. 26-38.
  [23]  Дунин-Горкавич А.А. Особенности условий рыбопромышленности на Тобольском Севере. СПб., 1904.
  [24]  Патканов С.К. Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Тобольская губерния. Тобольский округ. СПб. 1892. Вып. X. С. 153.
  [25]  ГАТ. Ф. 152. Оп. 41. Д. 356. Л. 4-14; Д. 370. Л. 116-120; ГАТО. Ф. 144. Оп. 1 Д. 198. Л. 1; Д. 206. Л. 1; Д. 213. Л. 1-4; Д. 214. Л. 1; Д. 215. Л. 10, 26.
  [26]  ГАТ. Ф. 152. Оп. 41. Д. 356. Л. 6, 15.
  [27]  Дунин-Горкавич А.А. Тобольский Север. СПб., 1904; РГИА. Ф. 391 Оп. 1 Д. 259. Л. 33-38.
  [28]  Зибарев В.А. Юстиция у малых народов Севера (XVII-XIX вв.), Томск: Изд-во ТГУ, 1990. С. 188.
  [29]  ГАОО. Ф. 3 Оп. 9. Д. 15201. Л. 33-35.
  [30]  РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 477. Л. 92-99.
  [31]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 9. Д. 15201. Л. 48.
  [32]  ГАТ. Ф. 329. Оп. 13. Д. 28. Л. 1-6; 25.
  [33]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 3. Д. 3569. Л. 41-44.
  [34]  Патканов С.К. Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Тобольская губерния. Тобольский округ. 1892. Вып. XIX. С. 288-312.
  [35]  ГАОО. Ф. 3. Оп. 9. Д. 15201. Л. 37-38.
  [36]  Александров Л. Обдорская ярмарка // Сибирь. 1877. № 18.
  [37]  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. СПб.: Тип. Академии наук, 1877. С. 80.
  [38]  РГИА. Ф. 381. Оп. 1 Д. 2349. Л. 32-39; Ф. 391. Оп. 1. Д. 259. Л. 33-63.
  [39]  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. СПб.: Тип. Академии наук, 1877. С. 75.
  [40]  ГАТ. Ф. 152. Оп. 42. Д. 370. Л. 116.
  [41]  Патканов С.К. Материалы для изучения экономического быта государственных крестьян и инородцев Западной Сибири. Тобольская губерния. Тобольский округ. СПб, 1892. Вып. XIX. С. 300.
  [42]  ГАТ Ф. 152. Оп. 40 Д. 18. Л. 17-21.
  [43]  Северная Сосьва. (Исторические и современные проблемы развития коренного населения.) Шадринск,1992 г. С. 26-40.
  [44]  ГАНО. Ф. 354. Оп. 1. Д. 31. Л. 11-13.
  [45]  Поляков И.С. Письма и отчеты о путешествии в долину реки Оби. СПб.: Тип. Академии наук, 1877. С. 152-154.
  [46]  Дунин-Горкавич А.А. Тобольский Север. СПб., 1904. Т. 1.
  [47]  ГАТ. Ф. 329. Оп. 13. Д. 28. Л. 25.
  [48]  ГАТ. Ф. 152. Оп. 41. Д. 408. Л. 1-6.
  [49]  ГАОО Ф. 3. Оп. 9. Д. 15201. Л. 56.